Гаснет свет. Окончен бал… Человек ботинки снял. Снял цилиндр, фрак, живот — Он ему немного жмёт. Отцепил свои часы, Уши, бороду, усы. И улыбку до ушей Спрятал в ящик от мышей. Снял копну густых волос. Положил на полку нос. И, вздыхая, лёг в кровать… Завтра снова надевать!
Великим русским цирковым клоунам Михаилу Шуйдину и Юрию Никулину посвящается Стал серым цвет опилок на арене. Потушен свет. Затихло закулисье. Пиджак, штаны с заплаткой на колене, И жёлтый шарф на вешалке повисли.
Закончилась комедия… Финита. Два клоуна не выйдут на репризу, Пластинка с модным танго «Рио Рита» Не зазвучит из клоунской вализы.
Талантливо, потешно-неумело, Под смех трибун бревно вдвоём носили. Тот, что повыше, на экране пел он, Как зайцы ночью трын-траву косили.
Тот, что пониже, - клоун был от бога, Обычный, скромный, комедийный гений. Годами вместе мерили дорогу: Гримерная – кулисы и арена.
Как жаль, что так дрожать уже не будет От смеха цирк, что на Цветном бульваре. Напомнят только кинокадры людям О клоунах и их бесценном даре.
Потушен свет. Безмолвно закулисье. И цирк объят магическою тайной. Два клоуна живут в небесной выси, Но вот смешить оттуда нас не станут.
Первый раз встречаю, чтобы душа, беззастенчиво рыжая, словно ржа, свою вечность, готова была продать от бессилья, усталости, и отступать по колено в грязи, проходящих смеша.
И на окнах – бумажной лентой кресты, а за окнами воют бродячие псы, и как будто в ознобе трясет потолок, и напорется ночь на трамвайный звонок: а душа от отчаянья шепчет псалмы,
так и хочет устало в объятия броситься. Думать страшно о том, чем всё это закончится: Балаганом, тюрьмой, кострами на площади. Зная, что каждый откажет ей в помощи, Душа эта рыжая на руки просится.
