Главная » Файлы » Стихи

с любимыми не расставайтесь стих
09.09.2012, 19:12
Лев Озеров

Иногда о поэте читатель и слушатель узнают по одному стихотворению, которое - случайно или неслучайно - ставится во главу всего творчества. Таким стихотворением для Александра Кочеткова стала "Баллада о прокуренном вагоне". Это действительно прекрасное стихотворение. Редкая удача. Но, к счастью, оно далеко не единственное. Наступает, уже наступила пора, когда читатель и слушатель просят, а то и требуют рассказать им обо всем творчестве поэта, показать его сочинения. Сейчас совершается такая первая проба. Были отдельные публикации. Но это по существу первая книга, показывающая избранные произведения Александра Кочеткова: лирику, эпос, драму. Начну все же с полюбившейся всем "Баллады о прокуренном вагоне", которую иногда называют по одной строке: "С любимыми не расставайтесь!"
Об истории появления "Баллады" рассказывает жена поэта Нина Григорьевна Прозрителева в оставшихся после ее смерти и до сих пор не опубликованных записках:

"Лето 1932 года мы проводили в Ставрополе у моего отца. Осенью Александр Сергеевич уезжал раньше, я должна была приехать в Москву позднее. Билет был уже куплен - Ставропольская ветка до станции Кавказской, там на прямой поезд Сочи - Москва. Расставаться было трудно, и мы оттягивали как могли. Накануне отъезда мы решили продать билет и хоть на три дня отсрочить отъезд. Эти же дни - подарок судьбы - переживать как сплошной праздник.
Кончилась отсрочка, ехать было необходимо. Опять куплен билет, и Александр Сергеевич уехал. Письмо от него со станции Кавказской иллюстрирует настроение, в каком он ехал. (В этом письме есть выражение "полугрущу, полусплю". В стихотворении - "полуплакал, полуспал".)

В Москве, у друзей, которых он извещал о первом дне приезда, его появление было принято как чудо воскрешения, так как его считали погибшим в страшном крушении, которое произошло с сочинским поездом на станции Москва-товарная. Погибли знакомые, возвращавшиеся из сочинского санатория. Александр Сергеевич избежал гибели потому, что продал билет на этот поезд и задержался в Ставрополе.

В первом же письме, которое я получила от Александра Сергеевича из Москвы, было стихотворение "Вагон" ("Баллада о прокуренном вагоне")..."

Убереженный судьбой от происшедшего накануне крушения поезда, поэт не мог не думать над природой случайности в жизни человека, над смыслом встречи и разлуки, над судьбой двух любящих друг друга существ.
Так мы узнаем дату написания - 1932 год - и исполненную драматизма историю стихотворения, которое было напечатано спустя тридцать четыре года. Но и ненапечатанное, оно в изустной версии, передаваемое от одного человека к другому, получило огромную огласку. Я услышал его в дни войны, и мне (и многим моим знакомым) оно казалось написанным на фронте. Это стихотворение стало моим достоянием - я с ним не расставался. Оно вошло в число любимых.

Первым, кто рассказал мне историю бытования "Баллады о прокуренном вагоне", был друг А. С. Кочеткова, ныне покойный писатель Виктор Станиславович Виткович. Зимой 1942 года в Ташкент приехал участник обороны Севастополя писатель Леонид Соловьев, автор прекрасной книги о Ходже Насреддине "Возмутитель спокойствия". В ту пору в Ташкенте Яковом Протазановым снимался фильм "Насреддин в Бухаре" - по сценарию Соловьева и Витковича. Виткович привел Соловьева к жившему тогда в Ташкенте Кочеткову. Тогда-то Соловьев и услышал из уст автора "Балладу о прокуренном вагоне". Она ему очень понравилась. Более того, он фанатически полюбил это стихотворение и текст его увез с собой. Казалось оно только что написанным. Так его воспринимали все окружающие (а Соловьев - в ту пору корреспондент "Красного флота" - читал стихотворение всем встречным-поперечным). И оно не только увлекало слушателей - оно стало для них необходимостью. Его переписывали и посылали в письмах как весть, утешение, мольбу. В списках, различнейших вариантах (вплоть до изуродованных), оно ходило по фронтам часто без имени автора, как народное.

Впервые "Баллада о прокуренном вагоне" была опубликована мною (со вступительной заметкой о поэте) в сборнике "День поэзии" (1966). Затем "Баллада" вошла в антологию "Песнь любви" (1967), печаталась в "Московском комсомольце" и с тех пор все чаще и охотнее включается в различного рода сборники и антологии. Строфы "Баллады" берутся авторами в качестве эпиграфов: строка из "Баллады" стала названием пьесы А. Володина "С любимыми не расставайтесь", чтецы включают "Балладу" в свой репертуар. Она вошла и в фильм Эльдара Рязанова "Ирония судьбы..." Можно сказать уверенно: стала хрестоматийной.

Это - о стихотворении.

Теперь об авторе, об Александре Сергеевиче Кочеткове. В 1974 году в издательстве "Советский писатель" отдельной книгой вышло самое крупное его произведение - драма в стихах "Николай Коперник". Были опубликованы две его одноактные стихотворные пьесы: "Голова Гомера" - о Рембрандте (в "Смене") и "Аделаида Граббе" - о Бетховене (в "Памире"). Вышли циклы лирических стихотворений в "Дне поэзии", "Памире", "Литературной Грузии". Вот пока и все. Остальная (весьма ценная) часть наследия (лирика, поэмы, драмы в стихах, переводы) остается все еще достоянием архива...

Александр Сергеевич Кочетков - ровесник нашего века.

Окончив Лосиноостровскую гимназию в 1917 году, он поступил на филологический факультет МГУ. Вскоре был мобилизован в Красную Армию. Годы 1918-1919 - армейские годы поэта. Затем в разное время он работал то библиотекарем на Северном Кавказе, то в МОПРе (Международной организации помощи борцам революции) то литературным консультантом. И всегда, при всех - самых трудных - обстоятельствах жизни, продолжалась работа над стихом. Писать же Кочетков начал рано - с четырнадцати лет.

Хорошо известны мастерски выполненные им переводы. Как автор оригинальных произведений Александр Кочетков мало известен нашему читателю. А между тем его пьеса в стихах о Копернике шла в театре Московского Планетария (был такой весьма популярный театр). А между тем в соавторстве с Константином Липскеровым и Сергеем Шервинским он написал две пьесы в стихах, которые были поставлены и пользовались успехом. Первая - "Надежда Дурова", поставленная Ю. Завадским задолго до пьесы А. Гладкова "Давным-давно" - на ту же тему. Вторая - "Вольные фламандцы". Обе пьесы обогащают наше представление о поэтической драматургии довоенных лет. При упоминании имени Александра Кочеткова даже среди ярых любителей поэзии один скажет:

- Ах, ведь он перевел "Волшебный рог" Арнимо и Брентано?!

- Позвольте, это он дал ставший классическим перевод повести Бруно Франка о Сервантесе!- добавит другой.

- О, ведь он переводил Хафиза, Анвари, Фаррухи, Унсари и других творцов поэтического Востока!- воскликнет третий.

- А переводы произведений Шиллера, Корнеля, Расина, Беранже, грузинских, литовских, эстонских поэтов!- заметит четвертый.

- Не забыть бы Антала Гидаша и Эс-хабиб Вафа, целой книги его стихов, и участие в переводах больших эпических полотен - "Давида Сасунского", "Алпамыша", "Калевипоэга"!- не преминет упомянуть пятый.

Так, перебивая и дополняя друг друга, знатоки поэзии вспомнят Кочеткова-переводчика, отдавшего столько сил и таланта высокому искусству поэтического перевода.

Александр Кочетков до самой смерти (1953) упоенно работал над стихом. Он казался мне одним из последних выучеников какой-то старой живописной школы, хранителем ее секретов, готовым передать эти секреты другим. Но секретами этими мало кто интересовался, как искусством инкрустации, изготовления крылаток, цилиндров и фаэтонов. Звездочет, он обожал Коперника. Меломан, он воссоздал образ оглохшего Бетховена. Живописец словом, он обратился к опыту великого нищего Рембрандта.

За сочинениями Кочеткова возникает их творец - человек большой доброты и честности. Он обладал даром сострадания к чужой беде. Постоянно опекал старух и кошек. "Чудак этакий!" - скажут иные. Но он был художником во всем. Деньги у него не водились, а если и появлялись, то немедленно перекочевывали под подушки больных, в пустые кошельки нуждающихся.

Он был беспомощен в отношении устройства судьбы своих сочинений. Стеснялся относить их в редакцию. А если и относил, то стеснялся приходить за ответом. Боялся грубости и бестактности.

До сих пор мы в большом долгу перед памятью Александра Кочеткова. Он полностью не показан еще читающей публике. Надо надеяться, что это будет сделано в ближайшие годы.

Хочу самым беглым образом обрисовать его внешность. У него были длинные, зачесанные назад волосы. Он был легок в движениях, сами движения эти выдавали характер человека, действия которого направлялись внутренней пластикой. У него была походка, какую сейчас редко встретишь: мелодична, предупредительна, в ней чувствовалось что-то очень давнее. У него была трость, и носил он ее галантно, по-светски, чувствовался прошлый век, да и сама трость, казалось, была давняя, времен Грибоедова.

Продолжатель классических традиций русского стиха, Александр Кочетков казался некоторым поэтам и критикам тридцатых - сороковых годов этаким архаистом. Добротное и основательное принималось за отсталое и заскорузлое. Но он не был ни копиистом, ни реставратором. Он работал в тени и на глубине. Близкие по духу люди ценили его. Это относится, в первую очередь, к Сергею Шервинскому, Павлу Антокольскому, Арсению Тарковскому, Владимиру Державину, Виктору Витковичу, Льву Горнунгу, Нине Збруевой, Ксении Некрасовой и некоторым другим. Он был замечен и отмечен Вячеславом Ивановым. Более того: это была дружба двух русских поэтов - старшего поколения и молодого поколения. С интересом и дружеским вниманием относилась к Кочеткову Анна Ахматова.

Впервые я увидел и услышал Александра Сергеевича Кочеткова в Хоромном тупике в квартире Веры Звягинцевой. Помнится, тогда были с нами Клара Арсенева, Мария Петровых, Владимир Любин. Мы услышали стихи, которые мягко, душевно читал автор, необычайно мне понравившийся. В тот вечер он услышал в свой адрес много добрых слов, но вид у него был такой, будто все это говорилось не о нем, а о каком-то другом поэте, заслужившем похвалу в большей степени, чем он сам.

Он был приветлив и дружелюбен. Каким бы он ни был печальным или усталым, его собеседник этого не чувствовал.

Собеседник видел перед собой, рядом с собой милого, душевного, чуткого человека.

Даже в состоянии недуга, недосыпа, нужды, даже в пору законной обиды на невнимание редакций и издательств Александр Сергеевич делал все для того, чтобы его собеседнику или спутнику это состояние не передавалось, чтобы ему было легко. Именно с такой идущей от души легкостью он однажды обернулся ко мне и, мягко стукнув тростью по асфальту, сказал:

- У меня имеется одно сочинение, представьте себе - драма в стихах. Не составит ли для вас труда познакомиться - хотя бы бегло - с этим сочинением? Не к спеху, когда скажете и если сможете...

Так, году в 1950-м, ко мне попала драматическая поэма "Николай Коперник".

Начав с истории одного стихотворения ("Баллада о прокуренном вагоне"), я обратился к его автору и его истории.

Они совпадают, эти истории. Судьба автора и судьбы его произведений накладываются друг на друга. И из этих историй, из этих судеб внимательный читатель создает образ поэта и размышляет о времени, в которое он жил.

От одного стихотворения тянется нить к другим произведениям, к личности поэта, так ему полюбившегося и ставшего для него близким другом и собеседником.

Эта книга избранных произведений поэта представляет разные жанры его творчества: лирику, драматические новеллы (так назвал их сам А. С. Кочетков), поэмы.

В работе над книгой я пользовался советами и архивами друзей поэта - В. С. Витковича и Л. В. Горнунга, между прочим передавшего мне сделанный им снимок Александра Кочеткова, помещенный в этой книге. Приношу им свою благодарность.

Источник: Александр Кочетков. С любимыми не расставайтесь! Стихотворения и поэмы. Москва: Советский писатель, 1985.
Категория: Стихи | Добавил: newsmav
Просмотров: 5255 | Загрузок: 0 | Комментарии: 1
Всего комментариев: 1
1 newsmav  
0
Памяти моего кота

В приветливом роду кошачьем
Ты был к злодеям сопричтен.
И жил, и умер ты иначе,
Чем божий требует закон.

Мы жили вместе. В розном теле,
Но в глухоте одной тюрьмы.
Мы оба плакать не хотели,
Мурлыкать не умели мы.

Одна сжигала нас тревога.
Бежали в немоте своей,
Поэт - от ближнего и бога,
А кот - от кошек и людей.

И, в мире не найдя опоры,
Ты пожелал молиться мне,
Как я молился той, которой
Не постигал в земном огне.

Нас разлучили. Злой обиде
Был каждый розно обречен.

И ты людей возненавидел,
Как я божественный закон.

И, выброшен рукою грубой
В безлюдье, в холод, в пустоту,
Ты влез туда, где стынут трубы,
Где звезды страшные цветут...

И там, забившись под стропила,
Ты ждал - часы, года, века,-
Чтоб обняла, чтоб приютила
Тебя хозяйская рука.

И, непокорным телом зверя
Сгорая в медленном бреду,
Ты до конца не мог поверить,
Что я не вспомню, не приду...

Я не пришел. Но верь мне, милый:
Такой же смертью я умру.
Я тоже спрячусь под стропила,
Забьюсь в чердачную дыру.

Узнаю ужас долгой дрожи
И ожиданья горький бред.
И смертный час мой будет тоже
Ничьей любовью не согрет.

***

Шутил вчера,
шучу сегодня,
Горел века – и вновь горю!
И вновь о тайнах
преисподней
В прозрачных ямбах
говорю.
И к вам, друзья,
иду охотно,
Мне люб спокойный
ваш уют,
Когда за чаем беззаботно
Часы короткие текут.
В тот вечер
будет очень мило,
Меня попросят почитать…
И вдруг с души –
«нездешней силой»
Сорвет «заклятия печать»!
И рьяным скептикам
всех толков,
Давая пищу для острот,
На сотню жалящих
осколков
Мой стих,
как бомбу, разорвет!..

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]